Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Тоже комбриг, по армейским меркам, – вспомнил Максим, – как и брат, а им всего двадцать восемь. Далеко пойдут братья Вороновы. Впрочем, с их отцом…, – каждый раз, видя портреты Семена Воронова, он морщился, напоминая себе:

– Нельзя мстить. Господь один решает, что случится дальше. Оставь все Господу, Максим Михайлович. Иисус не заповедовал подобного…, – он вздыхал, откладывая газету.

Увидев, в «Комсомольской правде» знакомое лицо, Волк хмыкнул:

– Вот как ее зовут. Лиза Князева, – давешняя, черноволосая девочка из метро, стала орденоносцем. Она получила медаль, на Халхин-Голе, и училась на летчика. Максим улыбнулся:

– Она в четырнадцать лет с парашютом прыгала. Князева знает, как зовут ее подругу…, – он даже рассмеялся:

– С ума сошел, Максим Михайлович. Собрался писать в Читу, что ли? – в журнале ничего интересного не печатали. Максим, позевывая, смотрел на репортаж из московского очага воспитания: «Во что играют наши дети?». Дети, судя по фото, пятилетние, играли в бойцов Красной Армии, медсестер, и спасение полярников с дрейфующего ледокола «Седов».

Теплый ветер от костра зашелестел страницами: «Маленький Володя готовится к первомайской демонстрации». Малыш, в матроске, в бескозырке, с воздушным шариком, с красным бантом на воротнике, широко улыбался. Фото сделали в каком-то ухоженном столичном дворе. Оценив клумбы, и скамейки, Волк понял, что маленький Володя живет не в бараке, где-нибудь в Стрешнево, а в огромной квартире, с няней и личным водителем.

– Господь с ним, – вздохну Максим, – дети за отцов не отвечают…, – завернув кости от рыбы в журнал, он бросил бумагу в костер.

Волк отлично выспался, а на рассвете искупался в озерце. Сверившись с картой, он остановился на гати. В Минске его предупредили, что дороги через болота проложили еще в прошлом веке. В лесу требовалась осторожность. Волк шел по скользким, узким, обросшим мхом тропинкам, внимательно выбирая, куда поставить ногу. По обе стороны простиралась коричневая жижа, изредка перемежающаяся редкими деревцами.

Рассветало, щебетали птицы. Скинув пиджак, Максим оглядел потрепанную, но чистую рубашку. Волк вчера устроил стирку, в быстрой, крохотной речушке. Вещи сохли на дереве, а он блаженно покуривал, допивая остатки кофе пана Сигизмунда, из фляги.

Он опустил глаза вниз, к измазанным грязью сапогам:

– Хочешь навестить буржуазную Литву, Максим Михайлович? В ресторан тебя в подобном наряде не пустят…, – Волк пошел наверх, на холм. Бревна гати стали суше. Квакали лягушки, пахло полевыми цветами. Он смотрел на остатки землянок:

– У них и погреба имелись, и окопы они вырыли, с бруствером…, – лагерь зарос травой, жужжали лесные пчелы. Прищурившись, Волк увидел на севере, за перелеском, блеск речной воды:

– Граница. Осталось километра три, не больше…, – он присел на какое-то бревно. Сзади раздался шорох. Волк заставил себя не совать руку в карман, где лежал вальтер.

Он обернулся. Невысокий юноша, в польской форме, с винтовкой в руках, коротко поклонился: «Пан Вилкас?». По-русски он говорил с сильным акцентом. Максим протянул руку: «Рад встрече, пан…»

– Леон, – юноша свистнул птицей. Из соседней, полуразрушенной землянки высунулась рыжая, непокрытая голова, большого, мощного мужика, в старых сапогах, брюках с заплатами, и грязной рубашке, с расстегнутым воротом. Глаза у него оказались серые, в темных ресницах, ладонь жесткая, привыкшая к работе:

– Пан Авраам, – объяснил Леон, – он и его люди тоже идут на ту сторону…, – мужик пожал руку Волку: «Здравствуйте». Он весело улыбнулся, хмурое лицо изменилось:

– Больше я ничего по-русски не знаю…, – он попросил Леона: «Переведи».

– Не надо, – Волк достал свои папиросы:

– Угощайтесь. Я говорю на немецком языке, – он увидел холодную тень в глазах пана Авраама, – и на французском тоже…, – пан Авраам, чиркнул спичкой:

– Это хорошо, пан Вилкас. Сможем объясниться. Бывали во Франции? – поинтересовался мужчина.

Максим покачал головой:

– Нет, но мой дед родился на Западе, в Бельгии. Максимилиан де Лу, Волк, что в здешнем лагере обретался, во время восстания. Но я его не знал, конечно…, – мужик пристально на него посмотрел:

– А вы? – поинтересовался Максим: «Тоже француз?»

– Хотя, что делать французу на советской границе? – подумал Волк.

– Иди вперед, Леон, – попросил мужик, – к ребятам. Мы нагоним…, – проводив глазами юношу, он выдохнул клуб дыма:

– Меня зовут доктор Авраам Судаков, я из Израиля. Палестины, как нашу страну пока называют. У нас…, – доктор Судаков посмотрел на простые часы, – есть, о чем поговорить, пан Вилкас…, – он аккуратно потушил папиросу: «Вы с оружием?».

Максим кивнул.

– Это хорошо, – заметил пан Авраам:

– Пойдемте. У Леона есть расписание обходов красных пограничников. Надо попасть между нарядами…, – он остановился:

– По дороге я вам все расскажу, пан Вилкас. Зачем мы здесь, и вообще…, – он повел рукой. Максим, сам того, не ожидая, не выдержал: «Месье Авраам, а вы были во Франции?»

– Много раз, – доктор Судаков, блеснув белыми зубами, похлопал его по плечу:

– Я говорил, пан Вилкас, у нас найдется, о чем поболтать…, – он вынул из кармана брюк вальтер, такой же, как у Максима. Доктор Судаков взвесил оружие на руке:

– Постараемся обойтись без пальбы. Хорошо, что граница по реке проходит…, – он вздернул рыжую бровь:

– У меня еще вот что имеется…, – Максим посмотрел на шило, на большой ладони: «Удар между шейными позвонками».

– Именно, – согласился доктор Судаков. Они спустились к полуразрушенной гати, ведущей на север, к государственной границе.

Вильнюс

На городском почтамте было тихо, небольшая очередь стояла к окну выдачи посылок. Чистый, выложенный коричневой плиткой пол блестел в лучах полуденного солнца. Пахло сургучом и клеем, над стойкой висел красно-желто-зеленый флаг.

В Вильнюсе, почти все говорили на польском языке. Доктор Судаков заметил вывески с литовскими названиями, но их пока было мало. Историческую столицу страны Москва передала Литве только в прошлом году. По договору, подписанному литовским сеймом, у границы с новыми советскими территориями, разместили почти двадцать тысяч солдат. Ожидая вызова в кабинку междугородного телефона, Авраам изучал сегодняшний номер Das Vort, каунасской еврейской газеты. Писали об эвакуации британских и французских войск из Дюнкерка. Премьер-министр, Литвы, Антанас Меркис, вел переговоры с Молотовым, в Москве.

– Все равно ультиматума не миновать, – угрюмо подумал доктор Судаков, снимая трубку. Кузен, на его счастье, оказался в синагоге. За годы работы в Европе, Аарон отучился от долгих предисловий и рассуждений в талмудической манере. Кузен говорил коротко и ясно. Выслушав рава Горовица, Авраам тяжело вздохнул:

– И Джон, и Теодор. Но Джон, хотя бы выжил…., – Аарон сказал ему о госпоже Гиршманс:

– Я, Авраам, до сих пор удивляюсь. Найти нашу самую ближайшую родственницу…, – кузен замялся:

– В общем, мы вас ждем. Есть о чем поговорить…, – повесив трубку, Авраам буркнул себе под нос: «Есть, как не бывать». Он уверил кузена, что к вечеру, с ребятами, окажется в Каунасе. Авраам купил билеты на дизель, до Каунаса было всего два часа пути. Границу они перешли легко, без инцидентов. Волк, на литовском берегу, внезапно остановился:

– Не могу поверить…, – Авраам подтолкнул его в спину:

– Иди, иди. Я давно не обращаю внимания, какая это по счету государственная граница…, – выбравшись из леса, они разошлись, условившись встретиться на железнодорожном вокзале, в Вильнюсе. От местечка Солечники, на границе, до города оставался всего час, на автобусе. Авраам отлично знал дорогу.

Они с кузеном, как называл его, про себя, доктор Судаков, продолжали говорить на французском языке. У Волка он был с акцентом, но бойкий. Авраам, все время, напоминал себе:

– Он другой человек. Он всю жизнь провел в Советском Союзе. Он не похож на знакомых тебе людей…, – кузен, все равно, оказался похож. Авраам, глядя в яркие, голубые глаза, вспоминал ребят, с которыми он имел дело в Израиле. С ними Авраам ездил в Каир и Дамаск, на акции, и вывозил евреев из Европы.

Он рассказал все Волку в Солечниках, в пивной, ожидая автобуса на Вильнюс. Доктор Судаков даже начертил в блокноте маленькое родословное древо. Выйдя на проспект Мицкевича, под цветущие липы, Авраам подумал, что все это может оказаться неправдой и семейным преданием. Однако Волк, действительно, погиб в Российской Империи, при взрыве, в день убийства императора Александра:

– Мало ли что случилось, – размышлял Авраам, – мы не знаем, куда Волк ездил, с кем он здесь встречался…, – он, было, хотел спросить у Максима, не слышал ли он, что произошло с детьми большевика Семена Воронова. Доктор Судаков пожал плечами: